В мастерской Нарцисо Родригеса, где воздух пропитан ароматом кожи и старинного парфюма, среди лекал и образцов тканей лежит пара викторианских перчаток — его талисман. Эти перчатки, сшитые вручную с почти ювелирной точностью, напоминают ему: «Настоящее не стареет. Настоящее — это история».
Когда в 1997 году он создал свой бренд, Нью-Йорк рукоплескал его смелым силуэтам. Но пандемия стала точкой перелома: Родригес «свернул паруса», оставив лишь камерную работу с клиентами и парфюмерию. «Я не хотел быть шестерёнкой в машине, которая перемалывает творчество в угоду графику показов», — признаётся он. Теперь его дни измеряются не дедлайнами, а звонком из школы 7-летних близнецов, чьи самокаты носятся вокруг его ателье.
Его клиентки — Джулианна Маргулис, Клэр Дэйнс — остаются с ним десятилетиями, словно героини романа, чьи костюмы он пишет глава за главой. Для него это «антитренд» в эпоху, когда звёзды меняют наряды как перчатки по велению контрактов. «Стиль — это не спектакль, — говорит Родригес. — Он должен быть продолжением души, а не костюмом на один вечер».
Особое место в этой галерее образов занимает Кэролин Бессетт-Кеннеди. Платье, сшитое для её свадьбы с Джоном Кеннеди-младшим, до сих пор называют «иконой минимализма». «Она носила сложнейшие вещи так, будто это вторая кожа. Сегодня же на красных дорожках половина людей выглядит так, словно их переодели против воли», — смеётся дизайнер.
Детство в семье кубинских иммигрантов в Нью-Джерси он вспоминает как «университет стиля». Его тётя Нанья Конча — «авантюристка в духе тётушки Мэйм» — шила себе костюмы «под Chanel» и носила шпильки с таким достоинством, будто это корона. «Она доказала: роскошь — не в ценнике, а в умении носить историю».
Сейчас Родригес измеряет успех не продажами, а «эхом во времени». Одна клиентка 20 лет хранила его платья, чтобы подарить дочери. «Это высшая награда — знать, что твоё творчество станет чьим-то наследством», — говорит он, поправляя складки на манекене. За окном слышен смех детей — его главных критиков и вдохновителей.
